Ефросинья Керсновская родилась в Одессе в аристократической семье. Ее семья переехала в Бессарабию, где она была помещицей и фельдшером-ветеринаром. Когда советские войска пришли в Бессарабию, она и ее 64-летняя мать были изгнаны из своего дома в 1940, и в последствии сосланы как помещицы в Сибирь в июле 1941. Керновская сбежала из ссылки в 1942 но ее поймали и обвинили в эспионаже. Она отбывала срок в Барнаульской и Нарымской тюрьмах и потом в лагерях в Новосибирске и Норильске.

“Когда меня доставили в Красноозерск (большое село, кажется районный центр), допросили, я ничего не скрыла. Кто я, каким образом очутилась в нарымской ссылке и почему ее покинула; каким путем шла и где побывала. Многое в этой эпопее могло показаться неправдоподобным, но это было!Ночью меня внезапно вызвали к следователю. Он был просто чрезвычайно любезен и, я бы сказала, ласков.– Нам нужна ваша помощь. Если бы вы могли нас выручить… – начал он заискивающим тоном. – Вы, наверное, знакомы с иностранными языками?Меня просят о помощи... Да это моя самая слабая струна!– Я в совершенстве владею французским; хорошо – румынским и немецким; знакома с английским и испанским, а также немного – с итальянским.Он так и расплылся в улыбке:– Ах, как хорошо! Мы перехватили телеграмму, в которой ничего не поймем. Может, поможете?– С удовольствием.Это был просто набор английских слов, телеграмма была отправлена из Cоte d’Azur 1Лазурный Берег (фр.).** во Франции, адресована в Дели (Индия), и речь шла о родственниках.Я очень старательно сделала подстрочный перевод. После этого мне было предъявлено обвинение, будто бы меня ввезли из Румынии через Турцию самолетом, я была заброшена сюда и спрыгнула с парашютом в Кулундинской степи…”

“Отныне я числюсь за БУРом. Это барак усиленного режима для неисправимых преступников, кого считают хуже отребья...Работали мы в прачечной, где стирали окровавленное белье, доставленное с фронта, масхалаты, пилотки. Я уверена, что все эти вещи куда лучше бы отстирались, если бы их просто поболтали в речке где-нибудь в ближнем тылу. Какой смысл полгода везти их за четыре тысячи километров, чтобы мы их стирали в холодной воде, притом без мыла? Наверное, единственной целью было издевательство. Чтобы получить 400 граммов хлеба, надо было в день выстирать 300 пар кровавого, ссохшегося в комок до твердости железа белья, или две тысячи – да, две тысячи! – пилоток, или сто маскоровочных халатов. На все это выдавали пилотку жидкого мыла. Особенно кошмарны были эти халаты. Намоченные, они становились твердыми, как листовое железо, а засохшую кровь хоть топором вырубай”.

“Горбушка – это мечта всех заключенных, ведь они постоянно подвергаются пытке голодом, а горбушка, как-никак, более питательна, чем мякиш. В горбушке больше корки, а в мякише больше липкого теста, то есть воды. Хлеб получали мы по утрам. Буханка ржаного хлеба, недопеченного и со всякого рода примесями, разрезалась на восемь порций: сперва вдоль, а затем три разреза поперек. Получались четыре горбушки и четыре серединки-мякишки. Горбушек всегда меньше, так как надзиратели берут себе то, что получше. Вместо 350 граммов мы получали от силы 120-150”.

“Горбушка – это мечта всех заключенных, ведь они постоянно подвергаются пытке голодом, а горбушка, как-никак, более питательна, чем мякиш. В горбушке больше корки, а в мякише больше липкого теста, то есть воды. Хлеб получали мы по утрам. Буханка ржаного хлеба, недопеченного и со всякого рода примесями, разрезалась на восемь порций: сперва вдоль, а затем три разреза поперек. Получались четыре горбушки и четыре серединки-мякишки. Горбушек всегда меньше, так как надзиратели берут себе то, что получше. Вместо 350 граммов мы получали от силы 120-150”.

“…Вся свора бандитов развлекалась. Предмет этого развлечения – пожилой, интеллигентного вида мужчина с бородкой –профессор Федоровский. Сидящие на верхнем ярусе держали его за ноги и раскачивали в проходе между рядами вагонок. Он летал по воздуху, как волейбольный мяч, а окружавшая его свора, мужчины и женщины, гогоча от восторга, время от времени ударом подбрасывали его повыше. Старик не кричал. Может, просто задохнулся, повиснув вниз головой, а может, понимал, что это бесполезно...Только чудо (и отчасти мое вмешательство) помогло ему доехать до Дудинки, а не продолжать путешествие по другой реке – Стиксу...Меня здорово поколотили. Подробностей не помню. Запомнилось почему-то, что били по голове ведром и ведро погнулось...Очнулась я уже в своем углу”.

“Я все лучше узнавала шахту, и она все больше нравилась мне. Очень хорош был наш «рабочий коллектив» -настоящая рабочая семья. Были и политические, были и уголовники:воры, растратчики и даже убийца-грабитель – коногон Колька Пянзин, очень славный парень. Но подавляющее большинство – статья 58. И тон задавали они. Уверенность в том, что товарищ рядом, необходим шахтеру, а сознание того, что тебе в беде помогут, -великая сила!”

«Была еще и третья Люба. Фамилия ее ускользнула из моей памяти, но забыть её саму трудно, очень уж была она самобытна: неунывающая, остроумная, затейница и потрясающе талантли-вая сказочница-импровизаторша. Те три недели, что она провела с нами, были самыми веселыми – да, веселыми, она и в тюрьме не давала тосковать!Невысокого роста, с маленькими мышиными глазками, жидкими и жирными черными волосенками и прыщавым лицом, была она далеко не красавица. Но стоило ей только сказать:– Ой, девки! Что мне сегодня приснилося! – как все привставали, теснились к ней поближе, так как знали, что она сочинит такое, что слушать будешь до самого вечера. Рассказывала она и обычные сказки – с Бабой-Ягой, драконами, оборотнями, царями и царевичами, но ту же сказку каждый раз рассказывала по-иному».

После освобождения Керсновская отправилась в долгую дорогу чтобы найти свою мать—они не виделись 18 лет. Она с матерью поселились в Ессентуках, где Керсновская написала свои мемуары. Она скончалась в 1994 году.