Сюзанна Печуро была семнадцатилетней школьницей, живущей со своими родителями и братом, когда ее арестовали в 1951 году. Печуро являлась членом студенческой группы, которая тайно встречалась для чтения и обсуждения запрещенных работ. Группа сформировалась в результате конфликта с учителем, который настаивал на цензуре работ перед тем, как они будут обсуждаться с классом. Из шести первоначальных членов группы трое были расстреляны. Когда ее в конце-концов освободили, Печуро не могла насладиться свободой, которой она должна была, по мнению семьи и друзей, наслаждаться. Она считала, что они не могут понять, что она испытала в Гулаге. Даже обычные мероприятия, как выход с друзьями, оказались трудными. Они взяли меня в кафе поесть мороженое, и я убежала, потому что поняла, что не знаю, как есть мороженое.

Некоторые родители запретили моим друзьям посещать встречи нашего общества. Именно наш бывший учитель позвонил органам на Лубянку,что вылилось в последующие аресты.В ходе наших дискуссий вставали разные вопросы, в том числе и нехудожественного содержания. Мы говорили о многом, и пришли к выводу, что все происходящее вокруг нас отличалось от того, во что нас учили верить. Это был не социализм. Вместо этого существовали два империалистических лагеря: американский и советский. В Советском Союзе не было демократии. Мы ожидали ареста и готовились встретить вооруженный отряд. Мы знали, что они будут пытать нас перед тем, как убьют. Поэтому, оказавшись в тюрьме, мы не удивились, как они с нами обращались.

Работа была интересной для нас. Где бы еще московская девушка, студентка, где бы еще могла она встретить такое число интересных людей и услышать такие удивительные истории? Где бы еще я попробовала трудные виды работы, побывала в ситуациях, требующих силу воли? Все было новым. Не было времени бояться; надо было жить. Кроме того, мы не надеялись когда-нибудь покинуть лагерь. Нас готовили к постоянному пребыванию там, и нам необходимо было определить человеческую позицию. Однако иногда я испытывала детские эмоции. Однажды в лагере я работала в пошивочной мастерской. Они примеряли на меня платья для подростков. Я померила платье, затем сняла его и переоделась в тюремную форму. На меня нахлынули слезы.”

Транспортировка от одного лагеря в другой–самая ужасная вещь в той жизни. Когда ты в лагере, у тебя есть друзья, и они могут поддержать тебя и помочь тебе. Когда тебя забирают оттуда, ты лишаешься корней и целый мир рушится… Процесс транспортировки в другое место являлся трудным сам по себе. В эмоциональном плане это разделение с близкими тебе людьми, друзьями, равно тому, что ты чувствовал, когда тебя разлучали с родственниками. Ты проходишь через это снова и снова, и чувствуешь полную безысходность. Ты чувствуешь, что более не можешь это вынести. Затем ты встречаешь других людей, и новых знакомых, и понимаешь, что они не в лучшем положении, чем ты сам.

Транспортировка от одного лагеря в другой–самая ужасная вещь в той жизни. Когда ты в лагере, у тебя есть друзья, и они могут поддержать тебя и помочь тебе. Когда тебя забирают оттуда, ты лишаешься корней и целый мир рушится… Процесс транспортировки в другое место являлся трудным сам по себе. В эмоциональном плане это разделение с близкими тебе людьми, друзьями, равно тому, что ты чувствовал, когда тебя разлучали с родственниками. Ты проходишь через это снова и снова, и чувствуешь полную безысходность. Ты чувствуешь, что более не можешь это вынести. Затем ты встречаешь других людей, и новых знакомых, и понимаешь, что они не в лучшем положении, чем ты сам.

Самая ужасающая вещь, которую я наблюдала в лагере,-разлучение детей с матерями. Это то, с чем трудно смириться. Есть вещи, которые я не позволяю себе помнить, потому что если начинаю, меня настигает бессоница на несколько недель, вспоминая тех пронзительно кричащих матерей, у которых отобрали их детей, потому что они не когда не узнают куда отправят детей, в какой детский дом. Мне никогда не приходилось видеть ничего более ужасного, чем это. Несмотря на то, что я также видела избивания людей. Но ничего страшнее, чем разлучение детей с матерьми. Это не должно и не может быть прощено.

«Меня поместили в камеру с шестью другими женщинами. Первое, что я спросила их, можно ли отсюда сбежать. Они удивленно посмотрели на меня. Видите ли, это был наш уровень знания: с одной стороны, мы понимали, что с нами могло случиться; с другой стороны, все это являлось своего рода детской игрой. Однако женщины научили меня многому. Они научили меня, как делать иголку из соломинки от веника или рыбьей кости, как получить нить из косынки или платья, как заштопать дырку на одежде, как претвориться бодрствующим и спать на ходу в течение дня. Они научили меня, как передать сообщение постукиванием по стене соседней камере, демонстрируя все три вида кодировки алфавита. Когда меня перевели в другую тюрьму, я была опытным заключенным. Я знала, что делать.

Допрос был очень тяжелым. Они применяли все методы, к которым обычно прибегали. Было страшно. Не все время, но были особо устрашающие моменты, особенно при перекрестном допросе. Я была не только молодой, но и очень маленького роста, поэтому мне было страшно представить себя входящей в комнату с несколькими здоровенными мужчинами, которые там сидели, и то что они начнут перекрестный допрос, будут меня пугать и ругаться, и произносить страшные вещи. Ночные допросы, подразумевающие месяца без сна, были обычным делом и не считались пыткой. В течение нескольких месяцев мне разрешалось спать по два часа в неделю. Следователь задает вопрос, и пока он спрашивает, ты засыпаешь. Или они забирают тебя для допроса, и ты спишь по пути. Они применяли данные методы ко всем. Это не было пыткой. Однако были и настоящие пытки.

В тюрьме существовали правила тюремного выживания, которые составлялись несколькими поколениями заключенных. Мы знали, что необходимо больше ходить в камере. Ты должен умываться холодной водой, чтобы чувствовать себя здоровее и сильнее. Ты должен говорить сам с собой, находясь в одиночном заключении. Если они не позволяют тебе читать книги, необходимо читать наизусть и постоянно тренировать память. Я сама себе преподавала школьные предметы, пытаясь вспомнить школьный распорядок. Важно оставаться опрятным-это очень важно. Не становись небрежным и не ходи с незавязанными шнурками для ботинок и незастегнутыми пуговицами. Если ты начнешь опускать руки, это станет началом конца. Мы видели людей, умирающих на наших глазах. Это были те же самые люди, которые не могли о себе нормально позаботиться.

по освобождению – Это было, как будто заново родиться…И я хотела вернуться назад. Было очень странно. Теоретически, человек должен чрезвычайно радоваться возвращению, но этот мир больше нам не принадлежал. Этот не мой мир. Мой мир находится там, и каждое утро я просыпалась с одинаковой мыслью: что я здесь делаю? Мне нужно возвратиться обратно, частью чего я была. Здесь никто не понимает тебя, и все–чужое. Во-вторых, это было из-за моего возраста. Я не знала, как себя вести. Я оставила московскую жизнь будучи школьницей, а когда вернулась, то мне нужно было жить, адаптироваться ко взрослой жизни, как взрослая женщина. Я не знала, как носить одежду, как правильно говорить. Даже сейчас, когда никто меня не видет, я препочитаю есть ложкой вместо вилки, потому что я чувствую себя более уверенной.