Томас Сговио, сын итальянского иммигранта, приехавшего в США, вырос в Буффало, Нью-Йорке. После того, как отца Томаса депортировали за участие в Коммунистической партии, семья переехала в Москву. Томаса Сковио арестовали в 1938 году, потому что он подал заявление в посольство о возвращении в Соединенные Штаты. Его отправили на Колыму, место золотых приисков, и несколько лет он провел в лесозаготовительном лагере, пока его не освободили в 1954 году. Проведя несколько лет в Италии, он вернулся в США. Сговио стал художником и сделал серию рисунков и картин о своих испытаниях в Гулаге. Он скончался в 1997 году в Аризоне.

Первоначально Томаса Сговио отправили на Лубянку в Москву. Затем его перевезли на «воронке» в Таганскую тюрьму. «Я пытался изучить внутренности машины по мере того, как мы проходили через небольшое охранное помещение. Было достаточно света, чтобы заметить, что внутри машина была бронирована, таким образом подтверждая без тени сомнения факт того, что черный воронок был специально сооружен для транспортировки заключенных. Снаружи покрасочные работы были подписаны под именем Народного Комиссариата пищевой промышленности! Во время французской революции осужденных перевозили к гильотине в тележках через улицы, и окружающие знали об этом. То же самое можно сказать о тех, кого инквизиция сжигала на костре. Иисуса Христа вели к кресту пдо открытым небом, и весь мир знал об этом. Здесь на Родине Рабочих они изобрели «черный воронок…

Повседневная работа напоминало во многом работу в Разведчике. Я работал в смену по двенадцать часов и дополнительно два часа на углублении водоотводных канав. После работы нас заставляли носить бревна по лагерю или вокруг него. В плотницкой бригаде было около сотни человек: большинство из них–обычные, работящие крестьяне. Они работали группами здесь, там, и везде: на золотоносном участке, укрепляя его частоколом и выкапывая рудопромывальный канал, а также на территории заключенных и поселении для вольных граждан. Все было дефицитом, кроме лесоматериала. Основная масса плотников работала на зототых приисках. Работа на приисках была первоочередной, после –на территории вольнопоселенцев, и в последнюю очередь – бараки заключенных. В результате, зимой мы спали в сооружениях, покрытых тентом.

«Я задремал, когда вошли несколько чиновников и охранников. Нам пришлось встать и слушать лекцию. Комендант лагеря Сергеев указал, что золотопромывочный период был наполовину выполнен. Если мы хотели вернуться в великую семью советских тружеников, мы вынуждены были искупить наши преступления, выполняя рабочие нормы. Нас должны были кормить согласно нашей производительности. Существовало шесть категорий продовольственных карточек, начинающихся с номера «один» для выполняющих 150 процентов или более – к номеру «шесть», штрафная категория. Последняя категория включала тех, кто выполнял меньше 50% . Им давали тарелку супа и ежедневно четыреста граммов хлеба; ни завтрака, ни ужина. Комендант зачитал имена и проценты выполненной работы. Никто из нас не выполнил более 30 %. Он заверил нас, однако, что не следует падать духом. Понимая, что мы являлись новичками из интеллигенции, и что ни один из нас никогда не работал физически, администрация лагеря даст нам время научиться и приспособиться. В течении десяти дней нам будут предоставлять продовольственную карточку четвертой категории, несмотря на нашу производительность.

«Я задремал, когда вошли несколько чиновников и охранников. Нам пришлось встать и слушать лекцию. Комендант лагеря Сергеев указал, что золотопромывочный период был наполовину выполнен. Если мы хотели вернуться в великую семью советских тружеников, мы вынуждены были искупить наши преступления, выполняя рабочие нормы. Нас должны были кормить согласно нашей производительности. Существовало шесть категорий продовольственных карточек, начинающихся с номера «один» для выполняющих 150 процентов или более – к номеру «шесть», штрафная категория. Последняя категория включала тех, кто выполнял меньше 50% . Им давали тарелку супа и ежедневно четыреста граммов хлеба; ни завтрака, ни ужина. Комендант зачитал имена и проценты выполненной работы. Никто из нас не выполнил более 30 %. Он заверил нас, однако, что не следует падать духом. Понимая, что мы являлись новичками из интеллигенции, и что ни один из нас никогда не работал физически, администрация лагеря даст нам время научиться и приспособиться. В течении десяти дней нам будут предоставлять продовольственную карточку четвертой категории, несмотря на нашу производительность.

Один из членов нашей бригады постоянно ухитрялся находить место под более легким концом бревна. Когда он оказывался в центре, то вместо того, чтобы поднять груз руками по мере продвижения по неустойчивой земле,он нырял под бревно. Так, весь груз ложился на человека спереди и человека сзади. Старожилы решили преподнести урок ему и остальным возможным «сачкам». Они преднамеренно поместили его в середину. Как только они очутились у края, человек, находящийся снаружи и другой сзади него поспешно оттолкнули бревно как можно сильнее. Мужчина, находящийся в середине, полетел вниз вместе с бревном, и мгновенно умер. Виновники не были блатными. Это были обычные крестьяне, оказавшиеся в тюрьме за некоторые малозначительные преступления неполитического содержания. Суровая среда на Колыме обратила их в животных. После всего этого, во что оценивается еще одна человеческая жизнь, когда многие погибают вокруг тебя?

По вечерам, когда ехал поезд, мы пели старые русские народные песни и баллады, переданные нам от поколения русских заключенных, высланных когда-то царем в Сибирь. Они были такие задушевные, что я их полюбил. Больше всех мне запомнилась «Дубинушка». Пение всегда меня сильно волновало, хотя я едва знал эти песни и никогда не слышал их по советскому радио. Они были запрещены режимом. Мои товарищи-заключенные объяснили мне историческое значение песен, написанных заключенными во времена правления царей, когда они следовали в Сибирь. Здесь я шел по их стопам. Был ли это двадцатый век? Печаль баллад врезалась в мою душу и разрывала ее в куски.

Мои обязанности иногда позволяли мне слушать, о чем говорят охранники. По-видимому, по завершению обязательного срока военной службы на материке, им предлагагали посты охраняющего дозоры на дальнем Севере за высокую зарплату. Им обещали, что они станут охранниками на военных и оборонительных строительных проектах. Ни слова о заключенных и концентрационных трудовых лагерях. Большинтво из них были крестьянами. Не желая возвращаться к крайней бедности в колхозах, они с радостью выступали добровольцами, привлекаемые возможностью хорошего заработка. Членство в комсомоле являлось обязательным. Этим летом во время встреч комсомола охранникам внушали, что охранять нас – недостаточно! Никто не сбежит с Колымы! Им вбивали в головы, что мы были Враги Народа: отбросы, вредители, те, кто бросал камни в социалистический механизм. Нас нужно расстреливать!

Будучи на грани превращения в доходягу, мне было приказано явиться в медчасть. Я разделся и встал в линию. Было страшно наблюдать за передвигающимися скелетами. Я посмотрел на собственные кости и кости товарищей и сравнил. Оказалось, что у меня было больше мяса на теле, чем у моих товарищей. Медбрат приставил стетоскоп к моей груди и стал слушать сердебиение. Прошептав несколько слов мужчине в белом халате, наблюдающем за процедурой, он что-то записал и велел мне идти в соседнюю комнату. Это был реабилитационный барак! Мне вручили рубашку, кальсоны и выделили больничную койку. Десять дней отдыха! Мы находились на специальной диете – утром – свежая сладкая булочка, днем – желтоватый макаронный суп с кусочками мяса, а вечером – гречневая каша с маслом. Мы чувствовали себя как короли! Как хорошо было просто лежать, есть, и отдыхать!

Освобождение оставшихся заключенных началось в сентябре 1946 года, спустя шестнадцать месяцев после окончания войны. Наконец-то, меня вызвали…я ждал этого восемь с половиной лет. Отпечатки пальцев – внизу на левой стороне моего официального документа об освобождении поместили отпечаток с моего большого пальца правой руки. Около дюжины заключенных ожидали получения бумаг. Однако, чиновник собрал зеленые талоны и скомандовал: «Живей. Следуйте за мной!» По одному мы пошли за ним через ворота, вниз по дороге к поселку и к административному зданию. Женщина-чиновник ожидала нас. Она собрала документы и начала перебирать. Одним за другим были зачитаны наши имена – ‘Томас Сговио? Настоящим заявляется, что хотя вы сейчас являетесь свободным гражданином, вы попадаете в категорию тех, кто приписан к Далстрою, без права покидать территорию…Распишитесь здесь, что вам было сообщено о вашем статусе.‘