Некоторых заключенных арестовывали просто на основании их связей с другими людьми. Анна Ларина была арестована в 1937 году как жена «врага народа». Ее муж Николай Бухарин возглавлял Коммунистический Интенационал с 1926 по 1929 год, когда был вытеснен Сталиным со своей должности. Бухарина также арестовали в 1937 году, и в том же году его расстреляли органы НКВД. Ларина оставалась в системе Гулага до середины 1950х.

В декабре 1938 года я возвращалась в Московскую следственную тюрьму после того, как уже в течение полутора лет находилась в ссылке в Астрахани, различных этапных и следственных тюрьмах и, наконец, в лагере для членов семей так называемых врагов народа в городе Томске, где я вторично была арестована и отправлена. По пути меня держали в пересылочных тюрьмах Саратова и Свердловска; после семимесячного пребывания в Томске меня арестовали во второй раз и отправили в изоляционную тюрьму в Новосибирске; из Новосибирска меня перевели в тюрьму около Кемерово, оттуда по истечении трех месяцев меня забрали и посадили на поезд до Москвы.

Воспоминания Лариной содержат описание преимущественно первых лет в системе Гулага, несмотря на то, что она провела там двадцать лет. Большую часть времени за ней пристально наблюдали и не позволяли работать, так как она являлась женой Бухарина. Поэтому годами Ларина была вынуждена бороться с мучительной скукой от ничегонеделанья. «К этому времени я была опытным зеком. Я побывала уже во многих тюрьмах: Астраханской, Саратовской, Сведловской, Томской, Новосибирской. Начала привыкать к существованию в одиночке без книг, без бумаги и карандаша, где можно было только рифмовать строчки, повторять их, чтобы запомнить, читать наизусть стихи любимых поэтов…

В моей камере могли бы поместиться четыре человека – двое двухэтажных нар, между ними узенький проход, но для меня эта камера была одиночной. Двери оказались раскрыты. Маленькое зарешеченное окошко, скорее похожее на стеклянную щель под потолком, не давало дневного света; круглые сутки горела тусклая электрическая лампочка; в проеме между стеклами окошка бегала крыса, другая , бегала по камере и, услышав наши шаги, шарахнулась с нар на пол, с пола на нары, исчезла и вновь появилась…Я скинула промокшие туфли, поставила их на верхние нары и, стоя по щиколотку в воде, принялась за работу…Вычерпав воду, я вошла в камеру. Надзиратель запер дверь, загромыхал засов, щелкнул замок, звякнули ключи. Я стояла в оцепенении и не могла тронуться с места, но скоро пришла в себя: к этому времени я наконец научилась ничему не удивляться.

В моей камере могли бы поместиться четыре человека – двое двухэтажных нар, между ними узенький проход, но для меня эта камера была одиночной. Двери оказались раскрыты. Маленькое зарешеченное окошко, скорее похожее на стеклянную щель под потолком, не давало дневного света; круглые сутки горела тусклая электрическая лампочка; в проеме между стеклами окошка бегала крыса, другая , бегала по камере и, услышав наши шаги, шарахнулась с нар на пол, с пола на нары, исчезла и вновь появилась…Я скинула промокшие туфли, поставила их на верхние нары и, стоя по щиколотку в воде, принялась за работу…Вычерпав воду, я вошла в камеру. Надзиратель запер дверь, загромыхал засов, щелкнул замок, звякнули ключи. Я стояла в оцепенении и не могла тронуться с места, но скоро пришла в себя: к этому времени я наконец научилась ничему не удивляться.

Две недели спустя мою сокамерницу Лебедеву вызвали на допрос. Когда она вернулась в камеру, то посмотрела на меня по-новому, холодно и надменно. Неожиданно она прошипела: «По крайней мере я знаю, почему оказалась в тюрьме. Мой отец был крупным помещиком, контрреволюционером, но не революционером. Я ненавижу вашу революцию, также как и он. Кем был Бухарин, тем сейчас является Сталин. Я вас всех ненавижу!» Она занесла руку, чтобы ударить меня, но поменяла свое мнение. Тотчас же ее увели из камеры. Потрясенная таким событием, я потеряла самообладание и расплакалась. Случай с Лебедевой было тяжело перенести, не только потому что я наконец-то поняла, что она доносила на меня, а потому что я доверилась человеку, который не разделял мою боль, а, напротив, ненавидел все, что я считала дорогим.

Анна Ларина узнала о смерти мужа Николая Бухарина от соседнего заключенного, который не имел представления о том, кем она являлась. Они общались с помощью перестукивания по камерным стенам. « – Сволочи, убили Бухарина, – снова услышала я, и сомнения мои окончательно рассеялись. Каждая буква этой фразы точно гирями стучала мне в мозг.Надо было бы прекратить разговор, провокации я действительно боялась, но соблазн был слишком велик; этому способствовало и мое одиночество, и страстное желание узнать как можно больше…За несколько дней нашего знакомства я привязалась к этому обреченному на смерть человеку, знавшему цену процессам, сохранившему свое прежнее отношение к Н.И. Вечерами я прислушивалась к его четкому постукиванию в стенку и никак не могла воссоединить смертный приговор с мерным стуком его руки. И когда через несколько дней я услышала его последние слова: «Прощайте, приговор утвержден!» – я была потрясена.

В тот момент я была оскорблена этим бессмысленным, нелепым обвинением следователя больше, чем его грубой бранью. Однако уже во время допроса я поняла, что разговариваю с человеком не только подлым, но и ограниченным, и мне стали безразличны его крикливые и глупые обвинения. –Наглость какая! – орал Сквирский. – Осмелиться заявить, что Бухарин не был контрреволюционером! Нет места вам на советской земле! Расстрелять! Расстрелять! Расстрелять! Я почувствовала безысходность своего положения, и это сделало меня смелой и решительной. Я смогла крикнуть с презрением и во весь голос: «- Это вам нет места на советской земле, а не мне! Это вам надо было бы сидеть за решеткой, а не мне! Расстреляйте меня хоть сейчас – я жить не хочу!»Следователь смолк, и, казалось, я не ошиблась, уловив даже проблеск уважения ко мне. Он поднял телефонную трубку и равнодушно произнес два слова: «Уведите заключенную.

Так текли дни – серые, безликие, одинаково беспросветные; надо было придумать хоть какое-то занятие, чтобы гнать от себя черные мысли. Я безуспешно пыталась добиться разрешения получать книги. Как-то, заметив в углу камеры на полу ржавый гвоздь, я нацарапала на нарах 64 клетки, из хлеба слепила шашки разной формы, чтобы играть за себя и за противника, но каждый раз ночью, когда я засыпала, крыша и мышиная мелюзга, которую я в расчет не принимала, поедали мои шашки, и в конце концов предпочла хлеб съедать.

В 1959 году после смерти Сталина Ларина была освобождена из лагерей системы Гулага. К этому времени она перенесла заболевание туберкулезом и двадцать лет в заключении. Она не видела сына восемнадцать лет. Оставшуюся часть жизни Анна Ларина посвятила реабилитации своего погибшего мужа. Окончательная реабилитация Николая Ивановича Бухарина и снятие всех обвинений произошли в 1988 году, спустя пятьдесят лет после его смерти. В 1988 году она выступила с речью на конференции, посвященной столетию со дня рождения Бухарина,организованную Институтом Марксизма-Ленинизма при Центральном комитете Коммунистической партии.