Эдвард Бука служил солдатом в польской армии, когда его арестовали вместе с группой солдат за государственную измену Советскому Союзу. Он провел тринадцать лет в Гулаге, большую часть в лагерях Воркуты. Там ему часто приходилось менять рабочие бригады, а также бывать в более строгих лагерных подразделениях внутри Воркуты. Даже после освобождения из лагеря польские власти относились к нему с подозрением. В 1959 он бежал в Швецию.

Август 1945. Мне девятнадцать лет.За день до этого советский военный трибунал Западной Украины приговорил меня и моих друзей-партизан к смертной казни за терроризм, государственную измену, заговор и участие в нелегальной военной организации.Мы служили в подпольной польской армии и воевали против Советского Союза, который захватил бывшую ранее польской Украину, так же, как и против немецких фашистов, которые ранее захватили ту же территорию. После оккупации советские власти обращались с нами как с предателями Советского Отечества,как с фашистами.”

Мы направились к месту новой шахты под номером 20. Шахта под номером 19, находившаяся уже в действии, и шахта под номер 20 были окружены забором из колючей проволоки и смотровыми вышками в каждом углу. Когда мы приехали к месту, некоторые из наших охранников отправились на вышки, а остальные остались с нами. Некоторым из нас дали лопаты и кирки, другим – ломы, тыжелые кувалды, весившие около десяти килограммов, топоры или пилы. Нас разделили на рабочие группы с разными заданиями: уборка снега под строительство кузницы; подготовка места для инструменталки или мастерской, распилка досок для строительства. Ответственным был десятник, или прораб. Он должен был возглавить новую шахту.

Тяжелая работа в условиях арктического холода и недостатка еды подтачивали нашу энергию и здоровье. После трех недель большинство заключенных представляли сломленных людей, не заинтересованных ни в чем, кроме еды. Они вели себя как животные, ненавидели и подозревали любого, видя во вчерашнем друге соперника в борьбе за выживание. Когда рабочие бригады возвращались в лагерь и группировались у ворот, видны были лишь ряды серо-желых лиц, покрытых оледеневшим снегом, из их глаз текли слезы, застывавшие на щеках. То были необычные слезы, вызвынные ужасным холодом и чувством безнадежного отчаяния. Чувства ограничивались мыслями о еде и тепле. У ворот мы просто стояли и ждали, когда нас сосчитают и отправят к лагерной охране.

Тяжелая работа в условиях арктического холода и недостатка еды подтачивали нашу энергию и здоровье. После трех недель большинство заключенных представляли сломленных людей, не заинтересованных ни в чем, кроме еды. Они вели себя как животные, ненавидели и подозревали любого, видя во вчерашнем друге соперника в борьбе за выживание. Когда рабочие бригады возвращались в лагерь и группировались у ворот, видны были лишь ряды серо-желых лиц, покрытых оледеневшим снегом, из их глаз текли слезы, застывавшие на щеках. То были необычные слезы, вызвынные ужасным холодом и чувством безнадежного отчаяния. Чувства ограничивались мыслями о еде и тепле. У ворот мы просто стояли и ждали, когда нас сосчитают и отправят к лагерной охране.

“Одним из результатов нашего отчаянного положения явилось усиление ненависти и распрей между различными национальностями, когда одна группа пыталась возложить вину за тяжелое положение на другую. Главный конфликт был между русскими и украинцами. Русские считали украинских националистов и сепаратистов по-настоящему виновными. Это было своего рода утешением сказать, что настоящими преступниками, которые должны ответить за свои грехи, были украинцы. Русские заявляли, что украинцы –враги Советского государства, чужаки, не заслуживающие, чтобы их кормили; они должны работать до того, пока не упадут замертво, а потом сгнить в тундре. Русские заключенные почерпнули эти мысли от офицеров НКВД и охранников. Заметив данные настроения, органы НКВД охотно поддерживали их, чтобы усилить разлад между заключенными. Мне повезло, так как я был единственный поляк. Русские и украинцы воспринимали меня как нечто нейтральное, не представляющее объект для ненависти.”

‘Я могу дать тебе еще один совет: будь осторожен в отношениях с властями и постарайся не попадать в беду. Придет время, когда ты должен решиться на отказ подчиняться приказам, даже отказаться работать. Если это произойдет, тебе необходимо быть решительным и не думать о последствиях. Они попытаются сломить тебя, но осознав, что ты не сдаешься, переведут в другой лагерь, чтобы избавить себя от проблем.’Это оказалось лучшим советом.

“Когда офицер НКВД подошел, я сидел голый на бетонном полу в коридоре общественного туалета Замарстиновской тюрьмы во Львове, ожидая, когда моя одежда пройдет дизенфекцию.Ни сказав ни слова, офицер меня ударил. Я согнулся, чтобы защитить паховую область.Он продолжал бить. ‘Ты кровожадный польский фашист! Жаль, я не могу видеть, как тебя сегодня расстреляют. Будь уверен, что приговор приведут в исполнение. С удовольствием посмотрю, как ты подохнешь.’ Его позвали. Мне и другим заключенным вернули одежду, и я начал одеваться. Я только успел надеть нижнее белье, как он снова меня ударил. Держа одежду перед собой, я бежал по коридору, он был сзади. Неожиданно я подскользнулся и упал, прямо перед тяжелой железной решеткой. Он снова нанес удар, затем остановился, едва переводя дух от напряжения.”

“Тяжелая работа на погроске ослабила и изнурила меня. Мне было необходимо получить отдых. Вопрос: как? У меня не было возможности за него заплатить, нечего было и продать. Я вспомнил, как опытные заключенные говорили, что можно было торговаться с вольными работниками. Дождавшись удобного момента, когда я загружал уголь в вагон, находившийся близко к голове состава, подошел к машинисту и спросил его, хотел бы он что-нибудь у меня приобрести. ‘Возможно, -сказал он. Я могу купить фуфайку или бушлат. Но они должны быть новыми, или по крайней мере в отличном состоянии.’ Буке удалось добыть фуфайку и продать ее водителю грузовика за две пачки махорки и сто пятьдесят рублей, которые он потратил на дополнительные пайки и другие вещи для продажи.”

В 1958 году Бука был передан в руки польских властей, но продолжал оставаться под подозрением. «Я находился под постоянным наблюдением. В 1959 году я получил работу в угольной шахте Катовиц в Верхней Силезии. Мои требования на получение заграничного паспорта не были удовлетворены. Я решился на побег из Польши. В течении нескольких холодных октябрьских дней я скрывался около мотеля. Наконец, прибыло то, что я так долго ждал. Это был тяжелый иностранный грузовик, направляющийся транзитом через страну, и имеющий печать, которая не предусматривала таможенную инспекцию.Я выяснил, что грузовик направляется в Швецию. С помощью ножа я подрезал правый угол в брезентовой обшивке и очутился внутри. Водители вернулись, и грузовик поехал. Когда грузовик пересек шведскую границу и остановился, водители ненадолго удалились. Я быстро выбрался наружу и ушел. Я был свободен на шведской земле!”